Содержание статьи
Пьеса Л.Е. Улицкой «Русское варенье» (2008) сразу была отмечена критиками как продолжение «Вишнёвого сада», переложение чеховского сюжета в контекст современной жизни, вариации на тему судьбы русской интеллигенции. Первоначальный эпиграф пьесы «aftechekhov» сразу направляет читателя на предстоящую интертекстуальную игру и преемственность линии, продолжаемой писательницей.
Особый интерес вызывает драматургическое творчество Л. Улицкой. В пьесе «Русское варенье», написанной в 2003 году, весь текст построен на нюансах, являющихся главными связующими звеньями, создающими общую целостность и законченность картины. Это проявляется в мелких деталях, словах, жестах и даже мыслях героев. Несомненно, во все это Улицкая вкладывает свое отношение, мнение о ментальности народа и отдельного его представителя.
«Русское варенье» по рецепту доктора Чехова (Диалог с классиком в пьесе Л. Улицкой)
Н. Ю. Буровцева. В статье предложена интерпретация пьесы Людмилы Улицкой «Русское варенье», построенной как диалог с пьесами Чехова.
Чай с вареньем — как это по-русски… «Не какой-нибудь там конфитюр, или английский джем, или французский мармелад. Настоящее русское варенье!» [6, с. 168]. Достаточно даже беглого экскурса в русскую литературу, чтобы заметить присутствие этого продукта на ее страницах. От Пушкина («Евгений Онегин» и «Капитанская дочка») до Солженицына («Абрикосовое варенье») варенье — знаковый образ дома, мирного семейного уюта.
В 2008 г. Людмила Улицкая, один из наиболее популярных прозаиков современной России, опубликовала сборник пьес «Русское варенье и другое». На презентации книги автор поделилась с присутствующими своим рецептом изготовления литературного продукта: «Я очень люблю Чехова, но никогда не любила его пьесы. Я перечитывала их и пыталась открыть. В какой-то момент пришло озарение. И мне захотелось поговорить с Чеховым. “Русское варенье” сварено из двух чеховских сюжетов. Было жутко смешно писать эту пьесу. Поэтому я, наверное, так люблю ее.» [8]
Автор «Вишневого сада» утверждал, что написал комедию, но зрителям его пьесы почему- то не хотелось смеяться. «Русское варенье» — это комедия с элементами фарса, хотя на обложке значится вполне нейтральное жанровое определение: пьеса в трех действиях без антрактов. Чеховские сюжеты и герои, образы и мотивы, фразы и фирменные словечки не только перенесены в день сегодняшний, но и пародийно переосмыслены.
Действие происходит в 2002 г., в дачном академическом поселке. На старой, разваливающейся даче живет большая (7 человек) семья Лепёхи- ных-Дворянкиных. Огромный дачный участок (с гектар) находится там, где когда-то был чеховский вишневый сад, «прекраснее которого ничего нет на свете». Правда, «Антон Павлович многое насочинял, .приукрасил. [.] Когда Лепёхин здешние земли покупал, сады уж окончательно выродились» [6, с. 103]. Итак, действующие лица пьесы Л. Улицкой — потомки Ермо- лая Лопахина, женившегося на Ане (так, по-видимому, и не дошедшей до новой жизни с Петей Трофимовым, он ведь «выше любви»). Дача же — наследство академика Ивана Ермолаевича Лепёхина, селекционера, сталинского лауреата (судя по отчеству, сына чеховского героя).
Как известно, именно Чехов заложил основы театра XX века, где чувства и настроения, отдельные реплики и слова героев порой важнее их же поступков, а самым главным может оказаться то, что не случилось. Пьеса Улицкой узнаваемо «чеховская» не только по внешним приметам (место действия и «набор» персонажей), но и по характеру драматургического конфликта. Впрочем, ярко выраженного конфликта (в том числе и конфликта поколений) в «Русском варенье» вроде бы и нет. Внешне проблематика пьесы сосредоточена на быте: дача разваливается, постоянно гаснет свет, засорился туалет, прорвало канализацию, отключили воду, приключился пожар — бытовые трудности растут как снежный ком. Постоянно отваливающаяся дверца буфета (с этой ремарки начинается пьеса) и перевернутые стулья («красное дерево, середина XIX века»), которые предупреждают об опасных местах в доме, — материальные приметы жизненного уклада этого «малахольного семейства».
Если чеховские персонажи мечтали о работе (Ирина и Тузенбах в «Трех сестрах», Аня и Петя в «Вишневом саде») или изнывали от нее (дядя Ваня и Соня, доктор Астров, старшая из «Трех сестер» Ольга), то перед семейством Лепёхиных-
Дворянкиных стоит другая проблема: как заработать? Как заработать на жизнь? «…Я единственная, кто в нашей семье работает», — совершенно справедливо замечает мать нынешних трех сестер Наталья Ивановна. «Я перевожу как машина. Сотни книг, сотни! Я переводила с французского, с итальянского, даже с испанского, которого совершенно не знала!» [6, с. 91]. В «разнообразной и сложной звуковой партитуре» пьесы треск пишущей машинки, на которой по старинке, не доверяя компьютеру, печатает Наталья Ивановна — ведущий и постоянный мотив. В настоящее время она исполняет большой заказ — перевод на английский многотомника своей невестки, «народного писателя» Евдокии Калугиной, от чьих романов («Любовь в аду», «Содом в раю», «Прах девственницы», «Трах нравственности», так иронично, но по сути точно представляет их Лиза) «тащатся двадцать миллионов баб» [6, с. 107, 130]. На аванс за переводы Натальи Ивановны и арендную плату за сданную квартиру в Москве на Новой Басманной (адрес чеховских «Трех сестер») семья и живет. Счет расходам идет в долларах: «.пятьсот долларов в неделю на хозяйство. молочнице уже 40 долларов должны.» [6, с. 89].
Чем же занято молодое поколение дачников Лепёхиных? Старшая сестра Варвара молится и произносит гневные монологи о погибели страны; средняя, красавица Елена «с тремя языками», занимается йогой и крутит роман с «простым человеком Семёном»; муж Елены, музыкант Константин, выйдя из медитативного транса, садится к компьютеру «работать», да только никак не успевает загрузить программу — электричество все время отключают. Лиза пока студентка и, кажется, зарабатывает на жизнь виртуальным сексом (постоянно звонит ее мобильник).
Действие первое, самое продолжительное во всей пьесе, начинается с жалоб Натальи Ивановны в духе чеховского дяди Вани: «Жизнь пропала! Лучшие годы! [.] Все пропало. Молодость пропала! [.] (Садится. Опускает лицо в ладони.)» [6, с. 79, 80]. «Наток, если ты так будешь ныть, то и старость пропадет», — резонно замечает ее старший брат, неунывающий Андрей Иванович. Последующий разговор героев, вспоминающих прошлое, — явная аллюзия к диалогу Гаева и Раневской в начале «Вишневого сада» [7, с. 318]. Так вводится тема, равно важная и для Чехова, и для Улицкой — тема уходящего времени и промелькнувшей жизни.
Извечный русский вопрос «что делать?», лейтмотивом звучащий в первом действии, касается не только бытовых затруднений, вокруг которых все, казалось бы, и вертится. Житейские проблемы можно решить легко: «Что делать, что делать. Продавать эту дачу надо. Сгнила вся.», — давно советует Лепёхиным «простой человек Семён Золотые Руки» (берущий минимум 100$ за починку любой неисправности) [6, с. 98]. К тому же, как выяснилось, поселок «стоит на какой-то красной черте, реконструкция.». Почти все соседи «съехали, кто в Америку, кто в Израиль, .в Турцию!» Хотя Ростислав, старший брат трех сестер, давно предлагает своим родным перебраться в «совершенно новый коттедж в ближнем Подмосковье», никто из семьи переезжать не хочет. Почему же? «Здесь у нас родовое гнездо!» — в один голос твердят и стар и млад. (Впрочем, геральдическая патетика вполне корректируется Лизиным сленгом: «Да кто же из такой сладкой помоечки уедет? Никогда в жизни! Только в Амстердам!» [6, с. 142]).
Действие второе — пасхальный визит Ростислава и его супруги Аллочки, она же «народный писатель» Евдокия Калугина. Они навестили родственников, чтобы в последний раз попытаться уговорить их переехать. Эта красивая пара сорокалетних, успешных в бизнесе людей представлена автором с симпатией, хотя и не без иронии.
Ростислав — Лопахин нового времени. («Один Ростислав трудится. А девочки.», — не без оснований сокрушается Наталья Ивановна.) Он унаследовал черты чеховского прадеда-прототипа: острое чувство настоящего, деловую хватку и сентиментальность. «(Подходит к окну.) Здесь так прекрасно! Старые сосны. Там часть сада еще осталась? (Звонит мобильный.) Ты с ума сошел?» [6, с. 141]. Хотя последняя реплика относится к подчиненному Ростислава, который позвонил боссу по делу, она легко может быть переадресована и понята так: пора, хватит, какой сад, время не ждет! «Даже разговору быть не может.», — такой фразой Ростислава заканчивается диалог с невидимым собеседником.
Подобно «Вишневому саду», где внешний сюжет (продажа усадьбы за долги и все сопутствующие события) зарифмован с внутренним (знаменитое «подводное течение»), в пьесе Улицкой есть скрытый до времени «тайный сюжет». Оба сюжета, явный и тайный, объединяются в кульминационном финале пьесы. В отличие от грустной чеховской комедии, сюжет «Русского варенья», разрешается фарсом.
Улицкая, умело и тонко выстраивающая драматургическую интригу, уже в первом действии обнаруживает присутствие «тайных механизмов»: «Мария Яковлевна. А вы не чувствуете, Наталья Ивановна, как будто немного трясет… Вибрация какая-то…» [6, с. 89]. Чеховское «подводное течение» пародийно превращается в «подземное трясение», материализуясь в отдаленных ударах отбойного молотка. Хотя Маканя постоянно говорит об этом, но на нее, как водится, никто не обращает внимания (так хозяева вишневого сада не слышат слов Лопахина: «Имение ваше продается!»).
Привязанность Натальи Ивановны к «родному пепелищу» вполне понятна, хотя автор пьесы и не упускает случая указать на литературное происхождение ее патриотических чувств («С Муму мы не в родстве?» — иронизирует по поводу геральдических изысканий сестры Дюдя [6, с. 121].) А что же молодежь? Средняя сестра Елена поначалу удивлена предложением брата о переезде, но в действительности совсем не прочь переселиться (только не на одну, а на две дачи); идейная Варвара печется о русской нации. Поскольку «разговор о судьбе нашей старой дачи — это разговор о судьбе всей страны», вопрос оказывается принципиально нерешаемым: «Да, да. Я понял. Так что и дальше живем, как жили» (Ростислав) [6, с. 143, 144].
Лепехины не могут, а главное — не хотят ничего менять в силу инерции и привычки (как это знакомо и как по-русски!), бездействие — их способ сопротивления (новому) времени, подошедшему вплотную (к самому забору дачи). Очередной исторический «евроремонт» не для них, предпочитающих по старинке «починять».
Визит Ростислава и Евдокии Калугиной, окончательно решивших «пойти другим путем» (действий, а не уговоров), окончился «катастрофой» — это слово герои пьесы склоняют на все лады. Суть «катастрофы» в том, что новый русский Лопахин (Ростислав) отказался и дальше спонсировать дачников Лепехиных, поэтому в ближайшее время они «должны продержаться сами». Финал второго действия — водевильный, в духе драматических шуток и юмористических рассказов Антоши Чехонте.
Действие третье — «Варенье крыжовенное царское», или «Попытка продержаться». Теплое лето — божий подарок, особенно для русских, которые, как известно, «живут в таком климате, что того и гляди снег пойдет» (закавыченная фраза, слова Маши из «Трех сестер», — один из рефренов «Русского варенья»). Особенно для Лепёхиных, перебравшихся из своей обгоревшей в предыдущем акте дачи на участок. Как и в начале пьесы, Улицкая подробно описывает их жизненный интерьер: перевернутые стулья (знаки опасности) по-прежнему на своих местах; выделяется будка уборной с новой нарядной дверью: «сто лет простоит» (за эту дверь Семён Золотые Руки содрал 100 $).
Три сестры во главе с домоправительницей Маканей заняты изготовлением варенья на продажу:
«Мария Яковлевна. Нам надо собрать деньги на ремонт квартиры! Это варенье — наша валюта! [.] Двести граммов — десять долларов» [6, с. 166,180].
«Елена. Я рисую этикетки! Мои этикетки стоят дороже варенья! [.] как здорово получается! Сверху красными латинскими буквами — “русское варенье”, а сбоку и внизу — ягоды, ягоды.» [6, с. 168, 178]
Предполагаемая латинская надпись (в тексте пьесы она не приводится) — вербальный символ абсурдности «коммерческого проекта» Лепёхиных. Отчего-то Елене, знающей три языка, не приходит в голову, что ее этикетки-хэндмейд не могут быть дешифрованы (прочитаны) иностранцем в «шикарном парижском магазине», куда предполагается поставлять “Ruskoe varen’e”. К тому же и варится «валюта» из покупных ягод (своих фруктовых деревьев в наследственном саду деда-селекционера уже не осталось), а пока, в ожидании Парижа, употребляется к чаю.
В отличие от импортных джемов и конфитюров, русское варенье — продукт домашний, у каждой хозяйки свой рецепт его приготовления и хранения. «Рецепт № 2822. Варенье крыжовенное царское» (любимое варенье Николая Второго) из книги Молоховец, дважды цитируемый в пьесе Улицкой, воспринимается так же, как описания трапез и базаров в «Лете Господнем» Шмелёва — чистая филология, да и только! Физика, ставшая метафизикой, быт, посредством слова перевоплотившийся в бытие.
Сборник кулинарных рецептов Елены Моло- ховец (вышел в 1861 г. и впоследствии неоднократно переиздавался), дореволюционный вариант советской «Книги о вкусной и здоровой пище», был необычайно популярен в прежней России. «В тех русских семьях, где сохранились экземпляры этой старинной книги, по ней сейчас не готовят [.] Книгу Молоховец раскрывают, чтобы всласть посмеяться, чтобы со священным ужасом и трепетом погрузиться в это навсегда отошедшее время пищевых титанов.» [5, с. 366-377]. Однако бывшая профсоюзная активистка Мария Яковлевна использует уцелевший фолиант по прямому назначению: «Это крыжовенное вообще будет непревзойденное! Уже по рецепту вижу — непревзойденное варенье!» [6, с. 165].
Варенье по рецепту Молоховец («из каждой ягоды вынуть косточки…») из крыжовника «Заря коммунизма» («папа за него Сталинскую премию получил»), выросшего на месте чеховского «Вишневого сада»… Не так ли все перемешалось в вареве русской истории: дворяне и крестьяне, коммунисты и монархисты, упертые идеалисты и толерантные атеисты? Набираю в интернете поиск книжки «Родная речь», и компьютер выдает сопутствующую рекламу: «Чехов: земля и др. Земельные участки, дачи и др. Все предложения по аренде и продаже!» А вот, кстати, и цитата: «Если бы сад не продали, что бы изменилось в жизни всех тех, кто так о нем беспокоится? […] Тупик, в который якобы загнали героев долги, условный — это пружина театральной интриги. Он всего лишь внешнее отражение другого, поистине смертельного тупика, в который Чехов привел и действующих лиц “Вишневого сада”, и себя, и всю русскую литературу в ее классическом виде. Этот тупик образован векторами времени» [2].
Ни действие, ни бездействие Лепёхиных ничего не меняет, их участь уже решена — и даже не Ростиславом и Евдокией Калугиной, а самим временем: русское варенье опять забродило. «Мария Яковлевна (рассматривает на свет баночку с вареньем). Кажется, забродило! Почему это оно забродило? (Берет другую баночку.) И эта забродила. Ничего не понимаю.» [6, с. 187].
«Я все жду чего-то, как будто над нами должен обвалиться дом», — так невпопад отвечает Раневская Лопахину, напоминающему ей о грозящей продаже вишневого сада [7, с. 238]. В финале «Русского варенья» дача Лепёхиных «разваливается, как карточный домик». «Подземное трясение» наконец получило разумное объяснение: на месте поселка будет станция метро. Ростислав, инвестировавший в этот проект все свои средства, осуществляет эвакуацию родных. Он «стоит посреди толчеи, величественный, самодовольный, в белом»: «Главное не волнуйся, мамочка! У тебя в новом доме собственный санузел» [6, с. 187]. Заключительная сцена пьесы Улицкой (гибрид чеховских грустно-обнадеживающих финалов), несмотря на свою откровенную пародийность, не кажется смешной: «Ростислав. Хватит работать! Пора отдыхать! Здесь будет Диснейленд! Поняли? И вы увидите небо в алмазах! […] Играет музыка. Колокольный звон. […] Рев бульдозеров приближается, грузчики уволакивают за забор всех Лепёхиных…» [6, с. 189].
В сборнике пьеса «Русское варенье» помечена юбилейным 2003 г. — столетие «Вишневого сада». Будущее, о котором грезили тоскующие герои Чехова, из виртуального пространства русской литературы переместилось в день сегодняшний. «Настроим мы дач, и наши внуки и правнуки увидят тут новую жизнь.. » (Лопа- хин). Действительно, настроили и увидели: дачи стали местом убежища не только для советской интеллигенции, но и для значительной части народа российского. Дача как русский образ жизни. Отвоеванный и возделанный своими руками участок уикэндной свободы. В цитированной выше статье Вайль и Генис называют свободу доминантной чертой героев Чехова: они ничем не мотивированы. Вынужденно живя на даче и предаваясь видимому безделью, недотепы Улицкой оказываются свободнее многих других: «Елена. За пятьсот долларов сидеть в конторе пять дней в неделю с десяти до шести. »
В историческом контексте (усадьба-дача- диснейленд) утрата Лепёхиными наследственной дачи вполне соотносима с вырубкой вишневого сада. Как и у Чехова, герои «Русского варенья» постоянно говорят о саде: «Подумай, еще недавно мы были дети, бегали в саду» (Наталья Ивановна); «А сады? Какие сады были!» (Варвара); «Там часть сада еще осталась?» (Ростислав) [с. 81, 103, 141]. Имение Раневской пошло с молотка 22 августа, дом Лепёхиных взорван 19-го, «6 августа по-старому, Преображение Господне.» В финале пьесы от сада остается одно-единственное дерево. «.Чеховского вишневого сада больше не будет. Его вырубили в последней пьесе последнего русского классика» [2]. От ушедшей России нам остались природа, погода (изрядно подпорченные) и литература. Порой мы так же склонны идеализировать прошлое, как герои Чехова — будущее. На историческом векторе времени именно настоящее оказывается самым уязвимым и провальным отрезком. (Железный занавес или евроремонт. Без вариантов.) В этом плане показательно, что в пьесе Улицкой наиболее живыми и неординарными среди персонажей оказываются самый старший — дядя Дюня и самая младшая — Лиза. Среднее поколение, представители настоящего, являет собой статичные типы, а не характеры.
На рубеже XX-XXI вв., в эпоху очередного перехода, стало ясно как никогда, что литература — наше все: хлынул поток экранизаций (Гоголь, Лермонтов, Тургенев, Достоевский, Толстой, Булгаков, Пастернак, Солженицын.). Постмодернисты призвали классиков к ответу: римейкам нет числа. Характерный пример — гетеротекстуальная драма В. Забалуева и А. Зензинова «Поспели вишни в саду у дяди Вани», авторы которой обращаются с чеховскими сюжетами «как с колодой карт, раскладывая скетчи сообразно вкусу и в соответствии с железно-неуловимыми законами перформанса» (герои «Дяди Вани» заменены куклами). Сам перформанс подан как «следственный эксперимент над автором пьесы» (то есть Чеховым), главные же участники эксперимента — персонажи «Вишневого сада» [3].
При безусловной творческой самостоятельности черты римейка легко обнаруживаются и в «Русском варенье» Людмилы Улицкой (частичное продолжение сюжета «Вишневого сада», набор персонажей, мотивно-тематический комплекс). Любой римейк в той или иной мере рассчитан на сотворчество читателя (зрителя). Конечно, пьеса Улицкой может быть воспринята и вне чеховского контекста, но знакомство с первоисточником позволяет увидеть в этой «жутко смешной» комедии драму русской интеллигенции и неизбывное одиночество человека в вечном круговороте жизни.
Автор «Русского варенья» обращается с текстами кумира нескольких поколений русских интеллигентов более бережно и любовно, чем ее молодые собратья по перу. Цитаты и жизненные ситуации, извлеченные из классика, вполне вписываются в современный контекст пьесы Улицкой. При этом сохраняется чеховское неосуждающее отношение к героям-недотепам, что не исключает наличия авторской оценки. Так, например, красавица-лентяйка Елена, подобно Соленому, «каждые пять минут пальчики душит духами «Пуазон», а Наталья Ивановна с легкостью Раневской расстается с деньгами. Используются и другие фирменные приемы Чехова-драматурга: пространные монологи-самохарактеристики героев, а также диалоги, состоящие из безадресных реплик «в сторону» (например, монолог Лизы о вырождении в первом действии или попытки Натальи Ивановны сообщить об окончании перевода 6-го тома — в третьем). Концентрированным выражением таких «диалогов глухих» являются короткие интермедии между действиями, сплошь состоящие из восклицаний, на которые никто не реагирует, и вопросов без ответов. Среди них выделяются реплики-лейтмотивы из Чехова, своеобразный лирический камертон «Русского варенья»: «Надо работать! Надо тяжело работать!», «Живем в таком климате, того и гляди снег пойдет…», «Ермолай купил имение, прекрасней которого ничего нет на свете».
Так, оказывается, что описанное Чеховым 100 лет назад «там и тогда» во многом объясняет происходящее «здесь и сейчас». Пьеса Улицкой не только о «лишних людях, вымирающей русской интеллигенции (теперь таких не делают)» [6, с. 132], но и о литературности реальности, о нашей жизни, изъясняющейся языком классических сюжетов.
P. S. к «Русскому варенью» (по рецепту Людмилы Улицкой):
- Варя, ты бы Чехова почитала [6, с. 103].
- Чехов — наш доктор. [1, с. 28]
- Что же еще вам сказать на прощание? О чем пофилософствовать?. . (Смеется.) […] Если бы, знаете, к трудолюбию прибавить образование, а к образованию трудолюбие. (Смотрит на часы.) Мне, однако, пора. [7, с. 298]
Видео: «русское варенье»
«Промежуточные» Люди В XXI Веке: Конец Эпохи (Разговор Л.Е. Улицкой В Пьесе «Русское Варенье» С А.П.Чеховым)
Фелъзингер Любовь Валерьевна, Санкт-Петербургский Государственный Университет, г. Санкт-Петербург
Сама Улицкая так мотивирует написание этого произведения: «Мне захотелось поговорить с Чеховым, а это возможно было сделать только, написав что-то в продолжение ему. И я совместила два чеховских сюжета в один («Три сестры» и «Вишнёвый сад»), населила одну из дач, на которые когда-то разбился «Вишневый сад», людьми с теми же проблемами и метаниями души, дача снова превратилась в усадьбу, круг замкнулся. Русская интеллигенция умирает и умирает, но, тем не менее, «все как-то не до конца» [10]. Этот авторский комментарий уже многое объясняет: в отличие от большинства авторов постмодернистских текстов, Улицкая обращается к литературной традиции не столько ради игры форм, сколько для углубления смысла, философского подведения итогов. Таким образом, диалог с Чеховым проведён в пьесе не только на уровне формальной организации текста, поэтики, но и на уровне смысла, подтекста.
Улицкая не просто продолжает чеховский сюжет, но и интерпретирует его по-своему. По замыслу писательницы, персонажи её пьесы — потомки Ермолая Лопахина, поселившегося на одной из дач, построенных на месте вишнёвого сада. Но даже насчёт своего прошлого героям свойственно заблуждаться: «Когда дед купил здешнюю усадьбу, здесь были сады, известные по всей России» [1, с.103]. Сами герои вступают в диалог с Чеховым: «Антон Павлович многое насочинял, …приукрасил […]. Когда Лепёхин здешние земли покупал, сады уж окончательно выродились» [1, с.103]. Члены семейства пытаются всячески превознести историю своего рода, не считаясь при этом с фактами. Они пытаются найти в генеалогическом древе семьи связи с Наполеоном, Кутузовыми, Аракчеевыми, Тургеневыми и многими другими. Не нашедшие себя в настоящем, интеллигенты пытаются обрести опору в своих корнях и утешаются вымышленным прошлым. Будущее, как чеховского Вершинина («Через двести-триста, наконец, тысячу лет, — дело не в сроке, — настанет новая, счастливая жизнь» [2, с.146]) или Лопахина, интересует здесь только бизнесмена Ростислава, чьи слова «Здесь будут концерты, аттракционы! Выроем пруд…, построим искусственный остров!.. Пришло время отдыхать! Здесь будет Диснейленд! И вы увидите небо в алмазах!» [1] звучат более, чем абсурдно и пессимистично — то самое чеховское «небо в алмазах» в «Дяде Ване» можно трактовать как аллегорию того света, смерти («Мы услышим ангелов, мы увидим всё небо в алмазах», — успокаивает Соня уставшего дядю Ваню). Но и «призрачного» будущего ни у Чехова, ни у Улицкой мы так и не увидим — героям не суждено вырваться из своего промежуточного состояния. «Промежуточными» людьми, в продолжение лишним, назвали чеховских героев П. Вайль и А. Генис в книге «Уроки изящной словесности». Людьми, находящимися всегда между точками А и Б, стремящимися куда-то, но никогда не достигающими (постоянное «В Москву! » у Улицкой иронично превращается «в Париж, в Амстердам»). Петя Трофимов, Вершинин, сёстры Прозоровы и др. были открытием Чехова в предчувствии «конца истории» — вот скоро наступит светлое будущее («через двести-триста лет»), и время словно остановится, потому что из идеального состояния стремиться некуда. И Чехов уже понимал, что ему и его вечно неустроившимся героям нет места в том утопическом и обезличенном пространстве. Надеждой ещё оставался лишь вишнёвый сад как символ постепенного развития России без отрыва от корней/почвы, но и тот оставшийся как «вещь в себе» и вырубленный в итоге.
Улицкая названием пьесы сразу подчёркивает типичность ситуации в национальном контексте — «Русское»; и то, что эта ситуация из себя представляет — «варенье» — по царскому рецепту, только забродившее. Улицкая подчёркивает: «Вишнёвый сад» повсеместно превращается в варенье. Беда в том, что наше «варенье» несъедобно, и это более всего обидно».
Полвека назад предки семейства Раневской ещё знали способ приготовления вишнёвого варенья, «вишня тогда была мягкая, сочная, сладкая» [2] — вспоминал Фирс. Теперь подошла другая пора — густого, липкого, несъедобного варева. У героев Улицкой вишни нет никакой, её покупают на рынке, а «хозяйственная» Мария Яковлевна находит рецепт варенья, которое якобы любил сам Николай II, но варенье в итоге не только забродило — в одной из банок была найдена мышь. Здесь ирония Улицкой над своими персонажами доходит до трагифарса. «Мало того, что всё извели, да ещё так бездарно».
Персонажи Улицкой — такие же непрактичные, безвольные, как у Чехова, только в удвоенном ироничном варианте. Все они также рассуждают о судьбах России, но уже вообще не делают каких-то серьёзных выводов о положении страны, их мысли — набор штампов, выкриков: «Продали Россию!», «У России свой путь!», «Страна погибает… Апокалипсис!» [1, с.145]. Они спорят об идеях Чаадаева, о допетровской Руси, об «отравляющем западничестве», но это даже не спор, а ряд отдельных мнений, реплик в сторону, доведённых до абсурда.
Barbara Olaszek пишет о методе Улицкой так: «Она (Улицкая) использует не прямые, но опосредующие стилистические способы осмысления действительности классикой, такие как, например, ирония, пародия, абсурд» [5, с.45-46]. Вершина абсурда в пьесе достигается с помощью двух интермедий- вставок, в которых односложно выкрикиваются главные слова/императивы героев: «надо работать», «не надо идеализировать будущее», «работа». «Надо работать» чеховских трёх сестёр превратилось в фарс — проверенные временем, эти фальшивые слова окончательно обесценились.
Никто, как и у Чехова, по сути, не работает. Так называемые профессии членов семьи достаточно нелепы. Мать трёх сестёр Наталья Ивановна переводит, отстукивая на старой печатной машинке, любовные романчики своей невестки. Младшая дочь Натальи, Лиза, подрабатывает «сексом по телефону». Старшая, Варвара, поглощена православием, средняя — Елена — собственной красотой. Фирсом «в юбке» оказывается Мария Яковлевна (или, как зовут её домашние, Маканя), только у неё уже не получается устроить хозяйство. Работа — одно из главных слов в диалогах героев, но при этом работать никто не хочет. Улицкая поднимает здесь тему усердного труда, занятости и в связи с отношениями с государством: каждый должен выбрать — или работать в противовес окружающему хаосу, или «Я на это государство работать не буду» [1]. Впрочем, не работают в доме не только люди, но и абсолютно ничего, включая технику (постоянно гаснет свет, вокруг беспорядок, дыры в полу, что-то ломается).
Мы видим, что в персонажной системе Улицкая формирует обобщённый чеховский образ, показывая современного человека перед лицом действительности и таким способом поднимая проблему произведения на экзистенциальный уровень. В персонажах драматург соединяет черты разных чеховских героев. Глава семейства, Андрей Иванович Лепёхин — он и Гаев (вспомним его спародированный монолог к шкафу, [2, c.208]), и Тригорин. Наталья Ивановна — Раневская и Аркадина. Одна из сестёр Варвара — юная религиозная Варя, которая всё-таки «ушла в монастырь». Три сестры эволюционируют — Елена хочет не в Москву, а в Париж, а Лиза — в Амстердам. Прототип Лопахина у Улицкой — молодой бизнесмен Ростислав, сын Натальи Ивановны. Он, как и Лопахин, считает поведение своих антиподов легкомысленным, ценит деньги и планирует «вложить инвестиции» в родовую усадьбу.
В «Русском варенье» обесценен даже мотив торгов родовым имением. У Чехова в ситуацию посвящены все члены семьи (хотя сад, по сути, не нужен никому), а Улицкая рисует непрактичного 67-летнего профессора, тайно продавшего за бесценок семейный дом. Современность показана как мир всеобщего торга, где под топор идут не только сад, но и родовое гнездо, дом — душа.
Герои Улицкой оказываются вне вектора времени, ведь даже варенье их погублено в первую очередь временем — оно просто портится. Время и персонажи словно двигаются в разных направлениях. В пьесе зло не персонифицировано, его истоки и причины оказываются как бы за рамками действия. Здесь нет конфликта, прямого столкновения — герои находятся в окончательном разногласии со временем и самими собой. Улицкая не предвещает, как Чехов, а констатирует факт о будущем (которое уже наступило) русской интеллигенции. Она гротескно интерпретирует финал «Вишнёвого сада»: «В пьесе Чехова бывшие хозяева покинутого дома забывают Фирса, Лепёхины же забывают кошку, вопли которой раздаются с единственного дерева, оставшегося в саду» [6, с.110]. Причём кошка тоже становится символом неустроенности Лепёхиных — она уже как 4 месяца почему-то забралась на дерево, а слезть с него не смогла, и снять её тоже почему-то никто не мог. Пожар в имении апокалиптичен и, конечно, отсылает к «Трём сестрам», но и здесь Улицкая подводит безжалостный приговор.
Итог диалога Улицкой с Чеховым — ироничный и остроумно подписанный приговор вымирающей русской интеллигенции. То, что в «Вишнёвом саде» было отмечено полутонами, в «Русском варенье» разоблачено и обличено с присущими самому Чехову иронией и беспристрастностью одновременно.
Видео: Людмила Улицкая о книге «Русское варенье»
Древо\» прошла презентация книги пьес Людмилы Улицкой \»Русское варенье и другое\». Автор рассказывает о своих пьесах, о театральных и телевизионных постановках.
Особенности Трактовки И Восприятия «Русской Души» В Пьесе Л. Улицкой «Русское Варенье»
Особенность рассматриваемой пьесы обозначена автором в подзаголовке («afterchekhov», что означает «после (по) Чехова») [3]. Таким образом, Улицкая сама указывает на какой художественный материал она опиралась при создании пьесы «Русское варенье». Но это вовсе не означает, что она пишет современную пародию на произведение, это больше относится к постмодернистскому осмыслению излюбленного мифа о загадочности русской души.
«Загадочность русской души» каждый русский человек объяснит по-своему и будет прав, так как четко сложившегося определения нет, но это словосочетание активно живет в языке, вызывая интерес. Выявить «русскую душу» довольно сложно, для этого необходимо знать какими характерными чертами она должна обладать. Для кого-то это простота, легкость, открытость, для кого-то непознанность, таинственность. Понятие души трактуется двояко: в светском восприятии — это внутренний психологический мир, в религиозном — бессмертное начало в человеке.
Но наряду с этими мнениями есть еще одно, которое истолковывает «душу» как свойство характера, особую черту личности, а также человека с теми или иными свойствами.
Исходя из этого следует вопрос: какими свойствами обладает именно русская душа. В основном, «русский» ассоциируется с великим русским народом, мощным, сильным, выносливым. Но знаменитое русское «авось» всегда ходит рядом с русским мужиком. Поэтому можно предположить, что русский образ основан на антонимичности: так если есть трудолюбивый человек, то рядом стоит и ленивый, с храбрым есть трусливый, с умным — глупый, со скупым — щедрый.
На протяжении всего повествования Л. Улицкая не раз употребляла слово «русский» («русский человек», «простые русские бабы», «русская национальная идея», «настоящий новый русский», «русское варенье»). Какой смысл вложила писательница в данное слово и может ли оно характеризовать героев как обладателей «русской души»? На презентации своей книги «Словарь перемен» Улицкая заявила: «Я уже не раз это говорила, нам очень повезло, потому что Альберту Швейцеру пришлось покупать билет, бросить Баха и ехать лечить грязных, диких, больных дикарей. Нам никуда не надо ехать — достаточно выйти из подъезда и вот мы уже в Африке, и Африка вокруг нас стонет, воет, бесчинствует…». [1]
Одна эта фраза отражает отношение автора к русскому народу, и пьеса «Русское варенье» является неопровержимым подтверждением ее точки зрения.
Действие разворачивается на старой запущенной даче академического поселка. Витражные окна кое-где забиты досками, протекающая крыша, дырки в полу, вечно ломающаяся уборная комната, проблемы с электричеством и водой. Все это не чинится, а забрасывается и в итоге не подлежит починке. Но это лишь внешняя сторона проявления безразличного отношения, которое витает во всем. С вопиющим равнодушием обитатели дачи относятся к друг другу и даже к себе.
Начальное действие представляет нам ситуацию с купленными Лизой яйцами к Пасхе, которые она роняет, провалившись в дырку пола. Реакция Марии Яковлевны не заставляет себя ждать: собрав целые яйца на покраску, а разбитые в миску на приготовление кулича, она решает эту проблему. Возникший вопрос о гигиене такой пищи Маканя полностью отвергает, объясняя тем, что: «Тепловая обработка, во-первых, … Во-вторых, куличи Вава все равно в церкви освящает… Так что будет все очень диетическое» [2]. Так же чисто русской чертой характера является типичная жадность, которую Маканя также подтверждает: «Да что же я, сотню яиц собакам отдам?» [2] «Вы не забыли, что несколько минут назад на этом месте был разбит графин…?» [2]
Ветхий пол, оставшиеся осколки от разбитого графина, лужа от побитых яиц, сломанная уборная в доме и протекающий потолок — единственным решением всех этих проблем становится обычный предмет: «Берет стул, переворачивает ножками вверх и ставит туда, где поблескивают остатки битых яиц» [2]. Так проявляется типичное русское «потом»: «Завтра дадут электричество, и девочки все соберут» [2].
Далее на протяжении длительного времени домочадцы ведут дискуссию о русском человеке, о его лености и равнодушии к ближним и только деньги могут заставить россиян совершить что-то во благо других: «Русский человек любит прикидываться дурачком…, — говорит Андрей Иванович, который в последствии сам и подтвердит свои слова тем, что втихаря продаст дом, не сказав родным, — … будучи на самом деле полным идиотом.» [2]. А отвезти раненного Константина в медпункт Лизу заставляет лишь «залитый полный бак и почасовая оплата потраченного времени» [2].
Алла и Ростислав — представители нового, современного мира, живущие в постоянно меняющемся ритме жизни. От всего ненужного избавляются легко и непринужденно: «Шарф мужской, зато фирмы «Гермес». Ясно, у Ростика недавно был день рождения. Прелестные излишки подарков!» [2] Они не держатся за родовитость дома и хотят предложить родственникам переехать. На что родные отвечают: «Да кто же из такой сладкой помоечки уедет? Никогда в жизни! Только в Амстердам!» [2] Ростислав сам называет свою семью: «вымирающей русской интеллигенцией» [2].
Л. Улицкая с ювелирной точностью нанизывает все происшествия на тонкую нить жизни ветхого дома, у которого есть определенный срок службы и в итоге сломанная канализация, сгоревший водонагреватель, отключенное электричество, отрезанная вода, все жители дома обитают во дворе усадьбы.
Доход от сдачи московской квартиры перестал поступать после неполадок с канализацией. Нужно было искать новые средства на существование и домочадцам приходит идея варить варенье и продавать его. Лиза покупает вишню, сахар, баночки, а Мария Яковлевна варит варенье. Двухсотграммовую баночку варенья они намеренны продать за десять долларов. Их главная цель — заработать. Им совершенно не важно качество того же варенья, что некоторое переварилось, где-то сгорел сироп, а в одном из тазиков вообще сдохла мышь. Варвара предлагает выкинуть это варенье, но Мария Яковлевна, с присущей ей меркантильностью, отдергивает ее: «Три килограмма? Три килограмма варенья выбросить? Сто пятьдесят долларов? Ты с ума сошла!» [2]. Следом она находит себе оправдание: «Вава! Ничего страшного. Ну, мышь! Потом, обрати внимание — это не домашняя мышь. Это мышь полевая. Они чистенькие…» [2]. Но все же уже в укупоренных баночках появляются пузырьки: «Кажется, забродило! Да, здесь пузырьки. Почему это оно забродило? Ничего не понимаю.» [2].
Как и в пьесе А.П. Чехова «Вишневый сад», герои вынуждены покинуть стены дома, в котором жило не одно поколение их семьи. Но в современной интерпретации дом подрывают, и он складывается как карточный домик.
Анализируя данное произведение, можно прийти к выводу, что автор испытывает некую «русофобость» по отношению к героям. При варке того же самого варенья, не соблюдаются последовательность приготовления, чистота посуды и приборов, элементарные санитарные нормы, показывая этим всю неряшливость, нечистоплотность и халатность персонажей.
Новаторство этого произведения заключается в том, что постмодернистское направление в литературе разоблачает пороки, будь то общества или конкретного человека в достаточно жесткой форме. Для достижения этой цели автор использует самые разнообразные способы: ненормативная речь героя, наделение его ужасным характером, а также презрительным отношением и неуважением со стороны других.
Многие исследователи определяли русскую душу как «религиозно — открытую душу», которая обладает такими положительными качествами как отзывчивость, чуткость, широта, терпеливость, духовность, самоирония, самоанализ и др.
Л.Е. Улицкая в своей пьесе «Русское варенье» достаточно провокационно обличает русскую душу человека, показывая ее исключительно с отрицательной стороны. Читатель не видит праведности, хотя Варвара — человек верующий, ходит в церковь, пытается что-то исправить, но не найдя единомышленников, опускает руки. Не встречает в героях доброту и бескорыстную взаимопомощь, в пьесе нет любви, нет заботы.
Можно с уверенностью говорить, что Л. Улицкая в своем произведении показывает кардинальные изменения, произошедшие в восприятии и трактовке понятия «русская душа» за последнее столетие, при этом выражает личное мнение о том, что положительного в данном изменении нет.
Кризис Национальной Самоидентификации В Пьесе Л. Улицкой «Русское Варенье»
Действие пьесы Л. Улицкой «Русское варенье» развивается в 2002 году в дачном поселке под Москвой. На примере жизни одной семьи автор изобразил переломное состояние российского общества конца ХХ – начала ХХI вв., которое характеризовалось кардинальной сменой множества парадигм (экономической, социальной, ценностной и др.), когда «старые» идеалы оказались низвергнуты, а «новые» ещё не сформировались. Основная проблема пьесы – кризис самоидентификации героев, в том числе и национальной: вопрос о том, кто я, что значит «русский», стоит в произведении очень остро.
Герои пьесы – представители разных поколений. Старшее представлено образами Андрея Ивановича Лепехина (дядя Дюдя), 67 лет (пенсионер, профессор математики); его сестры Натальи Ивановны, 60 лет (она единственная в семье работает: исполняет большой заказ – переводит на английский язык многотомное сочинение современной русской писательницы Евдокии Калугиной); сестры покойного мужа Натальи Ивановны, домоправительницы и приживалки Марии Яковлевны (Макани), 60 лет. Наиболее многочисленными являются герои среднего возраста: старший сын Натальи Ивановны – Ростислав, 40 лет; его жена Алла (она же Евдокия Калугина); дочери – Варвара (Вава, 32 лет) и Елена (Лёля, 30 лет); муж Елены – Константин, 30 лет; Семен, 40 лет, простой человек. Молодое поколение в пьесе самое немногочисленное – это младшая дочь Натальи Ивановны – Лиза, 19 лет. Создавая образы представителей разных поколений, неготовых принять реалии нового времени, Л. Улицкая подчёркивает масштабы кризиса национальной самоидентификации, охватившего страну на рубеже столетий.
Потеря идеалов героями
У героев пьесы «Русское варенье», временно проживающих на даче, кризис национальной самоидентификации становится прямым следствием экзистенциального кризиса, выражающегося в апатии, депрессии, инфантильности, утрате идеалов, потере личностных смыслов. «Поистине одна из худших форм душевных страданий человека – это скука, незнание, что делать с собой и своей жизнью» [3, с. 387]. Почти все члены семьи духовно нездоровы. Наталья Ивановна устала от повышенной тревожности, очень плохо спит, часто жалуется на отсутствие моральной и материальной поддержки. У героини отсутствует элементарное желание приготовить своим близким обед или ужин, ей не хочется разделить с кем-то из них трапезу. Сама она почти ничего не есть и пьет только кофе. Её брат Андрей Иванович страдает алкоголизмом.
Склонность к деструктивному поведению характерна и для дочерей главной героини. Они живут мечтами, которым суждено сбыться: первая – отремонтировать дачу и жить там всем вместе, а вторая – навсегда уехать из Москвы или вообще из страны. Младшая дочь Натальи Ивановны зарабатывает деньги, оказывая мужчинам интимные услуги по телефону. Зять Константин восемь лет пишет музыку на компьютере и никак не может закончить. Не утратили собственной идентичности только Ростислав и его жена (он – бизнесмен, она – успешная писательница). Герои не только знают, чего хотят, но и уверенно претворяют это в жизнь. Лиза называет их «новыми русскими» [2, с. 35].
Будучи образованными, владея несколькими языками, почти все герои Улицкой не могут выбрать себе профессию по душе. Наталья Ивановна, берется переводить книги на язык, который плохо знает. Дочери живут за счет матери. Работа в офисе за «пятьсот долларов» их не устраивает [2, c. 13]. Даже Константин позволяет себе восемь лет быть иждивенцем собственной тёщи. Неудовлетворенность жизнью выражается и в отсутствии у героев любимых занятий, которые обычно приносят радость и удовлетворение. Одна Варвара верит в Бога и посещает церковь, находя в этом отдушину от бытовых и семейных проблем.
Влияние «русской классики» на героев и произведение
В эпоху глобализации вопрос о национальной самоидентификации человека становится особенно ощутимым. В процессе сохранения национальной культуры огромную роль играет русская литература. Она помогает развить глубокую эмоциональную связь с родиной, способствуя формированию национальной идентичности. Не случайно герои Л. Улицкой в своих дискуссиях о прошлом, настоящем и будущем страны постоянно обращаются к русским писателям, мыслителям, историческим деятелям. В дачном доме героев на самом видном месте висит портрет А.П. Чехова. Его любят, уважают, цитируют: «Чехова, Чехова читайте!» [2, с. 4]. Дети главной героини выросли на классической русской литературе и не принимают современную, в том числе и романы своей родственницы Евдокии Калугиной: «Великая русская литература воспитывала в поколениях бодрость, веру в лучшее будущее, воспитывала идеалы добра и общественного самосознания» [2, с. 19].
Прочнее всех с уходящей культурой прошлой эпохи связана Маканя. Она соблюдает старинные семейные традиции, является хранительницей и проводником народной мудрости. Известно, что обычаи и традиции являются самыми устойчивыми явлениями национального самосознания. Они вырабатываются в процессе длительной эволюции, передаются из поколения в поколение и прочно закрепляются в сознании людей, становятся их духовной потребностью и выступают как могучее средство объединения и сплочения людей. Мария Яковлевна пытается сформировать женскую национальную идентичность к традиционному русскому укладу жизни у Лизы. Она приучает её месить тесто на куличи, топить самовар, быть приветливой хозяйкой и привечать гостей, с чем девушка успешно справляется. Не случайно в финале пьесы Лиза уже не бредит мечтой покинуть страну, а хочет остаться в родовом гнезде.
Любые формы идентичности тесно связаны с самосознанием, которое в самом общем виде определяется как чувство принадлежности к той или иной группе. У старших членов семьи проявляется четко сформированное чувство принадлежности к старинному русскому дворянству. Всё то, что подтверждает их родство с представителями других сословий, они отвергают или стесняются этого (даже избавились от фамилии прадеда Лепехин, выходца из крестьян, и взяли фамилию Дворянкиных). Варвара говорит прямо, что стыдится своего предка: «Не говори мне про него. Это позор. Слава Богу, у нас фамилия другая… Впору было бы менять…» [2, с. 17]. В категорическом неприятии настоящего и недавнего советского прошлого отчётливо проявляется кризис самоидентификации Андрея Ивановича. Он считает себя русским интеллигентом, который страдает от непонимания и должного уважения: «Я не циничный человек. У меня нежная душа. Просто я … ты же знаешь, русский человек любит прикидываться дурачком… русскому человеку в высшей степени свойствен возвышенный образ мыслей! И трезвость!» [2, с. 18]. А сам живет, одурманенный алкоголем, который помогает ему спрятаться от всех проблем.
Именно Андрей Иванович проводит чёткие границы между своими предками и предками мужа своей сестры и отвергает светлое будущее: «Мария Яковлевна, вы переходите границы… У нас в семье были крестьяне, купцы, дворяне были, но коммунистов – никак нет-с! Коммунисты – это с вашей стороны! А ты, Вавочка, напрасно так горячишься. Не надо идеализировать прошлое. И не надо идеализировать будущее» [2, с. 17]. Ведя беззаботный образ жизни, рассуждая о прошлом, ругая настоящее, он ведёт тайные переговоры с Семёном о продаже дачи, которая должна была перейти по наследству детям Натальи Ивановны. Скоропостижная смерть мужа возлюбленной дала ему робкую надежду на счастливое будущее с ней за границей. Для достижения этой цели он тайно продает дачу. Так проявляется равнодушное отношение к семейным ценностям, отсутствие чувства долга, ответственности за жизнь других людей. Несмотря на тёплые воспоминания о доме, о семейных традициях не сформировалось чувство малой родины и у Ростислава. Оба мечтают получить выгоду от продажи дома и земли: один на временный переезд за границу, другой на строительство Диснейленда.
Столкновение эпох в произведении
На протяжении всей пьесы герои разделяют понятие «русское» и «советское». Представители старшего поколения убеждают себя и своих детей в том, что «русское» – это синоним дореволюционно-дворянского, а их семья – неотъемлемая часть этой культуры, но «советское» постоянно напоминает о себе и разрушает их убеждения.
Проблема национальной самоидентификации актуализируется в пьесе с помощью антитезы в системе персонажей: русским героям противопоставлена еврейка, жена Ростислава Алла. Она не считает семью мужа уникальной и не видит в ней «вымирающую русскую интеллигенцию», как считает её муж. Алла называет их «вымершими животными», «динозаврами» [2, с. 31]. Ростислав постоянно обсуждает с женой своих родных, утверждая, что таких в литературе называют: «… лишние люди… Теперь таких не делают. Раритет» [2, с. 31]. В восприятии Аллы родные мужа – люди нечистоплотные, ленивые, которые всё время говорят и ничего не делают, и не стесняются принимать от них материальную помощь: «Нашёл раритет! Полстраны таких раритетов! Три четверти населения страны – лишние люди. Никто не хочет работать!» [2, с. 31]. Ростислав на генетическом уровне осознает свою причастность к России, к ее истории.
Он способен совершать большие поступки ради своей семьи. Во время диалога с женой он произносит реплику, полную уважения к родным: «Сколько всего произошло – революции, войны, репрессии, а они не изменились, несмотря ни на что – чистые люди! Они чистые люди!» [2, с. 31]. Ответ Аллы более чем показателен: она негативно относится к людям, среди которых живет: «Не знаю, о чём ты… Чистые! Сплошная антисанитария. Надо продезинфицировать… а еще лучше – сжечь» [2, с. 31]. Определение «чистые» героиня понимает в прямом смысле этого слова, что вполне естественно для человека, который пишет книги исключительно ради больших гонораров. Главные герои, считающие себя русскими, очень настороженно относятся к Алле [2, с. 46]. Невестку, имеющую еврейские корни, сестры мужа не принимают и критически оценивают всё, что она делает. Воспитанные на русской литературе, они считают что «… книги Евдокии Калугиной – пошлость. Обыкновенная пошлость!» [2, с. 19].
Проблема национальной самоидентификации актуализируется в пьесе и посредством диалога-спора членов семьи об историческом пути развития России. «Западнические» и «славянофильские» идеи, так или иначе, сталкиваются в сознании каждого персонажа. Как и многочисленные герои русской классической литературы, чувствуя привязанность к родному дому, земле, не принимая европейские ценности, они не видят своего будущего на родине и непременно стремятся уехать за границу. Правда, в пьесе Л. Улицкой это желание оправдано невозможностью жить в разрушенной стране, оказавшейся на пороге пропасти.
Итак, Л. Улицкая показывает, что осознание героями самих себя «русскими» происходит, с одной стороны, через отрицание всего «советского» (что даётся им нелегко, ведь необходимо «выкорчевать» из себя целую эпоху) и возвращение к дореволюционным ценностям, идеалам и традициям, а с другой – через противопоставление себя «чужим».
Шубникова Надежда Юрьевна. Магистрант, ФГБОУ ВО «Благовещенский государственный педагогический университет»
Видео: Спектакль»Русское варенье»
Спектакль \»Русское варенье\» по пьесе Людмилы Улицкой в МТЦ \»Вишневый сад\». Режиссер-постановщик Николай Попков.
История театральной постановки пьесы Л. Улицкой «Русское варенье»
В качестве поощрительного приза от Московского театра «Школа современной пьесы» пьесу Л. Улицкой приняли к постановке. Премьера спектакля состоялась 12 апреля 2007 года. Сам театр «Школа современной пьесы» был создан в 1989 году. Основателем и руководителем является народный артист России Иосиф Райхельгауз. Пьеса «Русское варенье» идет на сцене театра «Школа современной пьесы» больше десяти лет. Режиссер Иосиф Райхельгауз поставил высокую планку, привлекая к спектаклю самых известных актеров. Например, Дюдю играет Альберт Филозов, Наталью Ивановну — Татьяна Васильева, Ростислава — Вадим Колганов, Ваву — Анжелина Волчкова. Наконец, поистине «чеховским камертоном» становится Маканя в исполнении Нины Шацкой и Елены Санаевой. Это персонаж, как считают многие зрители, исполняет в пьесе Улицкой роль чеховского Фирса в пьесе «Вишневый сад» [6].
Оценка постановок «Русского варенья»
Эту разноплановую пьесу о нашей современной жизни, семейных и духовных ценностях зрители оценили по-разному. На это указывают многочисленные, как положительные, так и отрицательные, отзывы зрителей. Возможно потому, что она совсем не по-чеховски обрела черты прямолинейности и злободневности [6].
По-разному оценили современные зрители и режиссерское мастерство Иосифа Райхельгауза. Среди множества хвалебных отзывов есть и те, в которых оценка постановки была крайне низкой. Так, по мнению А. Шендеровой, она «напоминает не варенье, а скорее компот, куда побросали кое-как накромсанных незрелых фруктов. Впрочем, есть в этом компоте одна довольно подробно и вкусно сыгранная роль, только оттеняющая общий схематизм и нелепость. Глядя на то, как пожилая хранительница дома Маканя (Нина Шацкая) упорно варит вишневое варенье, выуживая из него дохлых мышей и причитая, что способ варки давно утрачен, кажется, что она говорит об искусстве написания пьес и их постановки» [13].
В Санкт-Петербурге премьера спектакля «Русское варенье» состоялась 25 мая 2014 года в Театре на Васильевском. Представил постановку известный польский режиссер Анджей Бубень. Став лауреатом высшей театральной премии Санкт-Петербурга «Золотой Софит» и номинантом национальной театральной премии «Золотая Маска», спектакль ставится по сегодняшний день.
Пьеса Людмилы Улицкой «Русское варенье» была поставлена и за рубежом. В Берлине она оказалась в числе лауреатов последнего Всероссийского конкурса за достижения в области драматургии «Действующие лица». Спектакль был представлен театром Сатиры и в польском городе Люблине. Постановка была представлена на XII международном фестивале «Театральная конфронтация» и была отмечена в номинациях «Лучший спектакль», «Лучшая современная пьеса» и «Лучший актерский ансамбль». Вот как польская пресса отозвалась о премьере театра Сатиры в польском Люблине: «Спектакль предлагает умный, противоречивый, яркий портрет русских характеров, каждый из которых не просто калька чеховского персонажа. «Варенье» — это практически поэма о том необъяснимом восточном умении жить, постоянно латая дыры, и при этом предаваться великим воспоминаниям и великим мечтам. Но и сама жизнь не есть ли в конце концов лишь не залатанная дыра?» [4].
Благодаря подзаголовку произведения, указывающему на автоформат пьесы — afterchekhov, мы видим, что оно свидетельствует с одной стороны, о модном тренде литературной игры с классическими сюжетами, персонажами и текстами, с другой стороны показывает, что это вполне современная, чисто русская история о современной интеллигенции. Все это множится на язык чеховской драматургии, который берется в оборот автором.
Сюжет и персонажи пьесы
По сюжету в пьесе описывается начало строительства на месте дачного академического поселка новой дороги и развлекательного центра. Юрий Хариков — сценограф спектакля в театре «Школа современной пьесы» создает довольно жестокий образ разрушающегося дома: крыша протекает, половицы прогнулись, вылезая из гнезд, дверные проемы пустые, ступени лестниц вот развалятся, мебель рассохлась, пылясь под старыми чехлами, канализация не работает. Работа Юрия Харикова в 2008 году получила в Тегеране «Приз за лучшую сценографию и костюмы», а сам спектакль стал лауреатом ХХVI Международного фестиваля «Фаджр».
Персонажами пьесы являются типичные московские интеллигенты. Это Наталья Ивановна переводчица, работающая над детективами своей невестки Евдокии Калугиной, брат Натальи Ивановны — Андрей Иванович, в семье его называют Дидюлей. Он — математик. В семье Натальи Ивановны три дочери — Варя, Елена, Лиза и сын Ростислав с женой-писательницей. Вместе с ними живет престарелая свояченица Натальи Ивановны — Мария Яковлевна (Маканя). Личная жизнь героев не устроена. Наталья Ивановна, по сути, одинока, она вдовствует, Андрей Иванович долгие годы ждет, когда его возлюбленная — балерина овдовеет, замужем только Елена.
Л. Улицкая, на примере Лепехиных, показывает большую семью, которая по-чеховски воплощает собой русскую семейственность. Так в семье у всех есть свои домашние имена, которые были типичны для русского дворянского быта — «Дюдя», «Вава», «Леля», «Маканя». Несколько устаревшие, они подчеркивают статусное положение большого семейства, основанного на крепких родовых связях, но при этом, на фоне динамичной современной жизни, воспринимаются непривычно.
Масштабная картина измененного технократического общества затрагивает в пьесе Улицкой всю семью Лепехиных. Например, у Натальи Ивановны работа над переводами занимает все время и отчуждает ее от семьи. Другие члены семьи с головой окунаются в виртуальную реальность (муж средней дочери, Елены) или не расстаются с сотовым телефоном (Лиза). Семейные ценности оказываются заваленными современной жизнью. Сын Натальи Ивановны Ростислав мечтает нажиться на семейной даче. Он еще не знает, что дядя давно продал соседу по дешевке участок. Заканчивается это тем, что Дюдя, тайно сбыв семейную дачу, уезжает от семьи и нищеты в Мадрид.
На картину значительное воздействие оказывает вводная ремарка, указывающая на мощную звуковую и цветовую окраску: «У спектакля разнообразная и сложная звуковая партитура <…> — треск пишущей машинки, <…> грохот ударной установки, <…> скрип раскладушки, <…> вибрации отбойного молотка, звонки телефонов» [7, с.98] «свет будет то включаться на всю мощь, то пропадать» [7, с.98].
Персонажи Улицкой, напоминающие, как мы указали, чеховских героев, такие же непрактичные, безвольные, «только в удвоенном ироничном варианте». Они рассуждают о судьбе России, спорят об идеях Чаадаева, о допетровской Руси, о западничестве, но «это даже не спор, а ряд отдельных мнений, реплик в сторону, доведённых до абсурда» [11].
Иначе говоря, наряду с положительными качествами героев, автор подчеркивает некую инфантильность семьи Лепехиных и их потребительское отношение к жизни. Так современный драматург вводит актуальную тему, поставленную еще А. П. Чеховым: вытеснение в современном мире интеллигентности, родственности, гуманности. Анализируя постановочный вариант этой пьесы, критики ее жанровую особенность сводят к тому, что это «не стилизация, не пародия, не ремейк, а, пожалуй, постмодернистское ироническое осмысление излюбленного мифа о загадочности русской души» [10], считают, что это «микс из двух самых известных пьес Чехова — «Вишневый сад» и «Три сестры»» [8].
Анализ произведения
С точки зрения литературоведческой интерпретации пьеса Л. Улицкой интересна тем, что «игры с классическими текстами и сюжетами составляют едва ли не мейнстрим современной драматургии» [2].
Л. Улицкая оказалась куда беспощаднее А. П. Чехова. Его пьесы «до сих пор никто не может втиснуть в комедийный формат, который имел в виду автор. «Русское варенье» — комедия именно «послечеховская», злая, саркастичная, не оставляющая и намека на сопереживание персонажам» [2]. Исследователь Т. Н. Карпова считает, что «Русское варенье» Улицкой является сиквелом пьесы «Вишневый сад» Чехова [5].
Это мнение разделяет Чжан Шаопин, который также считает, что произведение написано в жанре сиквела (англ. sequel букв. «продолжение»), литературного или кинематографического произведения, развивающего сюжет, представленный в другом сочинении или фильме [9, с.487]. Чжан Шаопин отмечает, что «…при всем уважении к писательнице Л.Улицкой и её творчеству «Русское варенье» вряд ли можно назвать сильным или выдающимся произведением. Скорее, это — одна из серии бесконечных сиквелов, так характерных для постмодернизма» [12].
Однако Н. Ю. Буравцова считает, что пьеса «Русское варенье» «творчески самостоятельное произведение», хотя в произведении легко обнаруживаются черты ремейка. «Конечно, пьеса Улицкой может быть воспринята и вне чеховского контекста, но знакомство с первоисточником позволяет увидеть в этой «жутко смешной» комедии драму русской интеллигенции и неизбывное одиночество человека в вечном круговороте жизни» [3].
Так, исследователи А. Ш. Абдуллина и Е. Э. Латыпова отмечают, что в пьесе наблюдаются черты постмодернизма. Ученые анализируют пьесу с позиции интертекста, отмечают, что в произведении прослеживаются черты постмодернизма такие, как «интертекстуальность, пародирование, иронизирование, переосмысление элементов культуры прошлого» [1].
Таким образом, пьеса «Русское варенье» А. Л. Улицкой ставится с 2007 года на сцене театра «Школа современной пьесы» (режиссер Иосиф Райхельгауз), который одним из первых обратился к ней, она идет больше десяти лет. В спектакле играют самые известные актеры России. Спектакль идет и за рубежом.
Абдулганиева, З. Т. История театральной постановки пьесы Л. Улицкой «Русское варенье» / З. Т. Абдулганиева. — Текст : непосредственный // Молодой ученый. — 2019. — № 3 (241). — С. 386-388.
Судьба Интеллигенции В Пьесе Л. Е. Улицкой «Русское Варенье»
Абдуллина Амина Шакирьяновна, д. филол. н., доцент Латыпова Елена Эдуардовна
Конец XX века называют «лихими 90-ми»: развал огромной страны СССР, болезненное становление нового государства, попытки переворотов, расцвет бандитизма, две чеченские войны, дефолт. Чтобы выжить, приходилось меняться самим и менять свое отношение к окружающей действительности.
Интеллигенцию в эти годы затронули коренные изменения. Чтобы выжить, приходилось выбирать путь, по которому следует двигаться.
В литературе также появился образ нового человека — этакого «нувориша». Однако у многих авторов создается образ так называемого «лишнего человека», который оказался за бортом жизни, случайно или осознанно. Писатели современности создают образы с опорой на предыдущие произведения литературы, как бы сравнивая, анализируя время, события и людей.
Текст произведений постмодернизма «представляет собой не линейную цепочку слов, выражающих единственно возможный смысл, но многомерное пространство, где сочетаются и спорят друг с другом различные виды письма, ни один из которых не является исходным: текст соткан из цитат, отсылающих к тысячам культурных источников. Писатель может лишь вечно подражать тому, что написано прежде и само писалось не впервые, в его власти только смешивать разные виды письма, сталкивать их друг с другом, не опираясь всецело ни на один из них, если бы он захотел выразить себя, ему все равно следовало бы знать, что внутренняя “сущность”, которую он намерен “передать”, есть не что иное, как уже готовый словарь, где слова объясняются лишь с помощью других слов, и так до бесконечности» [1, с. 387].
В драматургических произведениях современного писателя Людмилы Евгеньевны Улицкой прослеживаются черты постмодернизма, такие как интертекстуальность, пародирование, иронизирование, переосмысление элементов культуры прошлого. Все эти черты ярко проявляются в пьесе писательницы «Русское варенье» (2003 г.).
Интертекстуальные связи пьес А. П. Чехова и Л. Е. Улицкой подробно рассматриваются в работах Н. Ю. Буровцевой [2], М. Е. Шовковой [4], на которые мы опирались при рассмотрении данной проблемы.
В пьесе «Русское варенье» наблюдаются яркие интертекстуальные связи с пьесами А. П. Чехова. Как сама Улицкая говорит о своей пьесе: «Я очень люблю Чехова, но никогда не любила его пьесы. Я перечитывала их и пыталась открыть. В какой-то момент пришло озарение. И мне захотелось поговорить с Чеховым. “Русское варенье” сварено из двух чеховских сюжетов. Было жутко смешно писать эту пьесу. Поэтому я, наверное, так люблю ее» [Там же].
История, рассказанная в пьесе «Русское варенье», является как бы продолжением «Вишневого сада» А. П. Чехова, однако фамилия немного изменена — Лепехин. Дед героев — Иван Ермолаевич Лепехин. Отчество главного героя отсылает нас к Ермолаю Алексеевичу Лопахину («Вишневый сад»).
Г ерои гордятся тем, что «когда прадед купил здешнюю усадьбу, здесь были сады, известные по всей России» [3, с. 125]. Однако затем сами противоречат себе: «Варя, ты бы Чехова почитала. Антон Павлович, конечно, многое насочинял, где-то приукрасил, а кое-что, наоборот, возвысил до чрезвычайности, но уж что касается садов — извини. Когда Лепехин здешние земли покупал, сады уже окончательно выродились…» [Там же].
Андрей Иванович говорит Наталье Ивановне, когда героиня хвалится французскими корнями: «ты понимаешь, что бабушка жила во Франции с этим <…> французом, который ее обобрал.» [Там же, с. 126]. Это тоже своего рода отсылка к «Вишневому саду».
В самом тексте пьесы очень часто появляется фигура Чехова. Это портрет на стене в гостиной Лепехиных и частые отсылки самих героев к Чехову: «Наталья Ивановна. “Я закончу перевод — напишу историю нашего рода. Масса, масса материалов. Чехов изобразил нашу семью несколько иронически”» [Там же, с. 148]. Дюдя (Андрей Иванович) произносит фразу, которую когда-то говорил его прадед про Варвару: «Охфелия, иди в монастырь» [Там же, с. 132].
Само название «Русское варенье» перекликается с названием «Вишневый сад», поскольку в произведении будет описываться изготовление вишневого варенья, а также герои вспомнят о вишневом саде, который уже засох. Однако в этой пьесе мы можем найти элементы другой чеховской пьесы — «Три сестры». Так, Андрей Иванович употребляет фразу Маши из пьесы «Три сестры»: «В нашей семье все знают много лишнего» [Там же, с. 217].
В пьесе продолжается тема умирания интеллигенции как класса. Если у Чехова интеллигенция — это класс, который не может ужиться в современной действительности, то у Улицкой это некая пародия на класс.
Жизнь семьи неразрывно связана с дачей. Мы видим умирание интеллигенции как класса, она, как и дом, разваливается, гниет, теряет свою форму, нуждается уже не в ремонте, а в сносе. На смену ей приходит новый класс — бизнесмены, они представлены в лице Ростислава. Отмирание интеллигенции происходит болезненно, они тяжело воспринимают предложение Ростислава продать дачу, объясняя это тем, что она — родовое гнездо, что здесь могилы их предков. Однако никто не хочет работать. Подобно Раневским в пьесе «Вишневый сад», герои Л. Улицкой ждут, что деньги упадут им с неба. Никто не работает, хотя и часто звучит фраза: «Надо работать!» так же, как и в произведении «Три сестры». Но никто, кроме Натальи Ивановны, не хочет работать. Так, Варвара крайне религиозна, как и ее предок Варя («Вишневый сад»), однако она не делает ничего, кроме посещения церкви и произнесения пафосных речей. Елена — образованная красивая женщина, знающая английский, французский, немецкий и итальянский, — не хочет работать, оправдываясь тем, что ей скучно «за 500 долларов сидеть в конторе пять дней в неделю с десяти до шести <.. .> перекладывать бумажки и отвечать на телефонные звонки <.> труд без поэзии, без мысли.» [Там же, с. 116]. Она делает вид, что ищет работу, она не задумывается о том, откуда у матери деньги для того, чтобы они с Константином две недели прожили в Париже. Младшая дочь — Лиза — современная, активная девушка, зарабатывает тем, что оказывает услугу «секс по телефону». Брат покупает ей «Оку», она свободно разъезжает на ней.
Проживающие на даче — статичные персонажи. Они живут в замкнутом пространстве и редко выбираются из пределов дачного поселка. Динамичные герои — Ростислав, Алла, Лиза, Андрей Иванович — постоянно перемещаются в пространстве, они не зависят от «родового гнезда», все, кроме Андрея Ивановича, иронично относятся к жителям «родового гнезда». Так, Ростислав говорит Алле: «Это малахольное семейство представляет собой вымирающую русскую интеллигенцию. Другой такой нет <.> Страшно далека она от народа <.> Называются лишние люди <.> Теперь таких не делают. Раритет, я же говорю!.. Столько всего произошло — революции, войны, репрессии, а они не изменились, несмотря ни на что — чистые люди!» [Там же, с. 162-163]. А. Чехов показывает в своих пьесах, что прошлое не укладывается в рамках настоящего, будущего, что современное поколение отрывается от родных корней. Однако присутствует вера в светлое будущее. Улицкая на страницах своего произведения показала, к чему это может привести. Андрей Иванович говорит фундаментальную фразу: «Не надо идеализировать прошлое. И не надо идеализировать будущее» [Там же, с. 126]. Он пытается трезво смотреть на жизнь. В финале пьесы он продает дачу, чтобы уехать со своей любимой балериной Железной Жизелькой. Он единственный (кроме Ростислава), кто смог расстаться с прошлой жизнью и шагнуть в будущее.
В пьесе Л. Улицкой образ интеллигенции доведен до абсурда. Герои здесь — люди несамостоятельные, неспособные принимать решения, зависимые от обстоятельств и от людей (в данном случае от финансовой помощи Ростислава). Они не способны сделать даже ремонт, всю работу у них выполняет Семен Золотые Руки. Они обращаются к нему, как когда-то обращались к слугам. Не случайно предок нынешних интеллигентов был также выходец из крепостных крестьян. Разбогатев, он купил дачу, женился на дочери бывших хозяев. Он был своего рода «новым русским» того времени. Однако топь лени и беспомощности русского дворянства заразила и его потомство.
Если рассматривать «Русское варенье» как продолжение комедии «Вишневый сад», то мы видим, что так называемая «русская интеллигенция» окончательно деградировала, она разлагается вместе с их родовым гнездом, починить его никто не хочет. Семен иногда налаживает что-либо в доме, однако и он советует, что лучше снести все и построить новое на месте рассыпающегося старого. Так же решает и Ростислав. Символично окончание пьесы: дом складывается, как картонная коробка, от взрыва под ним. Должна измениться устоявшаяся жизнь этого дома: героям нужно переезжать на новое место, менять что-то, стряхнуть пыль с рутины своей жизни. Но они собирают все, что было в доме, даже банки с вишневым вареньем.
Символично: сад давно срублен, вишневых деревьев нет, однако Лепехины варят варенье, как и в прошлые годы. И символ вымирания — вишня куплена на базаре. Нет уже возврата к прошлому: дом сгорел, сад вырублен. Жизнью правит уже другой класс — бизнесмены. И рецепт спасения страны — инвестиции. И герои оказываются перед выбором: как жить дальше.
Если рассматривать пьесу в историческом контексте, то она была очень злободневна. Конец XX — начало XXI века вызвали много споров, поскольку каждая смена столетия — это ожидание чего-то нового, непривычного. Время перемен пришлось на смену тысячелетий, что еще больше усугубило противоречия и проблемы. Россия стояла на пороге чего-то нового, смены эпох, поэтому здесь можно увидеть и страх перед будущим у живущих, особенно после 90-х, и перемены мировоззрения у нового поколения, и расцвет бизнеса, что в свою очередь не могло не вызвать опасения у людей. И здесь постмодернистские традиции раскрылись в полной мере. Таким образом, если рассматривать пьесу с этой точки зрения, мы можем увидеть гипертро- фирванное отражение действительности. Благодаря интертекстуальности Л. Улицкая показала, что история циклична, подобное когда-то происходило. Поэтому актуальна фраза писательницы, произнесенная ее героем,
Андреем Ивановичем: «Не надо идеализировать прошлое. И не надо идеализировать будущее» [Там же]. Во все времена будут реформаторы, активисты, ведущие страну в «светлое будущее», и так называемые «лишние люди», которые будут бояться всего нового и цепляться за прах прошлого. Пьеса Л. Улицкой «Русское варенье» способствует глубокому осмыслению современности, страхов и чаяний нашего времени.
